Контрольные диктанты
Пунктуация в сложносочиненном предложении
I
Ночь была темной. Луна хотя и взошла, однако же ее скрывали густые облака, покрывавшие горизонт. Совершенная тишина царствовала в воздухе. Ни малейший ветерок не рябил гладкую поверхность заснувшей реки, быстро и молча катившей свои воды к морю. Кое-где только слышался легкий плеск у крутого берега от отделившегося и упавшего в воду комка земли. Иногда утка пролетала над нами, и мы слышали тихий, но резкий свист ее крыльев. Порой сом всплывал на поверхность воды, высовывал на мгновенье свою безобразную голову и, хлестнув по струям хвостом, опускался в глубину. Опять все тихо.
Вдруг раздается глухой, протяжный рев и долго не проходит, как будто застывая в безмолвной ночи. Это олень бродит далеко-далеко и зовет самку. Сердце трепещет от этого звука у охотника, и перед глазами его ясно рисуется гордый рогаль, тихо пробирающийся по камышу.
Лодка между тем незаметно скользит, подвигаемая осторожными ударами весел. Высокая неподвижная фигура Степана неясно вырисовывается на горизонте. Белое длинное весло его двигается неслышно взад и вперед и только изредка переносится с одной стороны лодки на другую. (167 слов)
(По И. Бильфельду)

II
В это утро впервые в своей жизни я услышал поразившую меня игру на пастушьем рожке.
Я смотрел в открытое окно, лежа в теплой постели и подрагивая от холодка зари. Улица была залита розовым светом встававшего за домами солнца. Вот открылись ворота двора, и седой пастух-хозяин, в новой синей поддевке, в помазанных дегтем сапогах и высокой шляпе, похожей на цилиндр, вышел на середину еще пустынной улицы, поставил у ног свою шляпу, перекрестился, приложил обеими руками длинный рожок к губам, надул толстые розовые щеки — и я вздрогнул от первых звуков: рожок заиграл так громко, что даже в ушах задребезжало.1 Но так было только сначала. Потом он стал забирать выше и жальче и вдруг заиграл что-то радостное, и мне стало весело. Замычали вдали коровы и стали понемногу подбираться, а пастух все стоял и играл. Он играл, запрокинув голову, играл как бы в небо, словно забыв про все на свете. Пастух переводил дыхание, и тогда слышались восхищенные голоса на улице: «Вот это мастер! И откуда в нем духу столько!» Пастух, наверное, тоже слышал это и понимал, как его слушают, и ему это было приятно. (180 слов)
(По И. Шмелеву)

III

Ходит осень по русской земле...
В просторных полях плавает над росой синяя паутина, и медленно остывает натруженная земля. В прозрачных глубинах речных омутов ленивеют рыбы, едва шевеля плавниками. Стога, окруженные поздней зеленой травой, давно поблекли и вылиняли от сентябрьских дождей. Зато ослепительны изумрудно-сизые озимые полосы, и безмолвно и ярко пылают на опушке рубиновые всплески рябин.
В лесу необычайно тихо. Все замерло, затаив дыхание, и словно ждет какую-то неизбежную кару, а может, прощения и отдыха.
Осень дует на леса, обдавая их мокрым ветром, и тогда глухой недовольный гул валами идет на тысячи верст. Ветры сдувают с лона бессчетных озер заповедную синеву, рябя и осыпая мертвой листвой плесы великих северных рек. Дыхание этих ветров то прохватывает тайгу болотной сединой, то вплетает в нее золотые, оранжевые и серебристо-желтые пряди. Но сосновым и еловым грядам все нипочем, и они все так же надменно молчат либо грозно и страшно гудят, вздымая свои возмущенные гривы, и тогда могучий шум снова катится по бескрайней тайге. (158 слов)
(По В. Белову)

IV
Под легким дуновением знойного ветра море вздрагивало, и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко отражавшей солнце, оно улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок. В пространстве между морем и небом носился веселый плеск волн, набегавших на пологий берег песчаной косы. Все было полно живой радости: звук и блеск солнца, ветер и соленый аромат воды, жаркий воздух и желтый песок. Узкая коса, вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, терялась где-то вдали. Весла, корзины да бочки беспорядочно валялись на песке. В этот день даже чайки истомлены зноем. Они сидят на песке, раскрыв клювы и опустив крылья, или лениво качаются на волнах.
Солнце начинает спускаться в море, и неугомонные волны играют весело и шумно, плескаясь о берег. Солнце садится, и на желтом песке ложится розоватый отблеск его лучей. И жалкие кусты ив, и перламутровые облака, и волны, набегавшие на берег, — все готовится к ночному покою. Ночные тени ложатся не только на море, но и на берег. Вокруг только безмерное море, посеребренное луной, и синее, усеянное звездами небо. (165 слов)
(По М. Горькому)

V

Ночь в Балаклаве
В конце октября дни еще по-осеннему ласковые, и Балаклава начинает жить своеобразной жизнью. Уезжают последние курортники, в течение долгого здешнего лета наслаждавшиеся солнцем и морем, и сразу становится просторно, свежо и по-домашнему деловито, точно после отъезда нашумевших непрошеных гостей.
Поперек набережной расстилаются рыбачьи сети, и на полированных булыжниках мостовой они кажутся нежными и тонкими, словно паутина. Рыбаки, эти труженики моря, как их называют, ползают по разостланным сетям, как будто серо-черные пауки, поправляющие разорванную воздушную пелену. Капитаны рыболовецких баркасов точат иступившиеся белужьи крючки, а у каменных колодцев, где беспрерывной серебряной струйкой лепечет вода, судачат, собираясь здесь в свободные минуты, темнолицые женщины — местные жительницы.
Опускаясь в море, садится солнце, и вскоре звездная ночь, сменяя короткую вечернюю зарю, обволакивает землю. Город погружается в глубокий сон, и все замолкает. Лишь изредка хлюпает вода о прибрежный камень, и этот одинокий звук еще больше подчеркивает ничем не нарушаемую тишину. Ночь и молчание сливаются в одном черном объятии. (154 слова)
(По А. Куприну)