«Капитанская дочка», созданная в 1836 году, — одно из самых значительных произведений последнего периода творчества Пушкина. Именно в этой повести с наибольшей полнотой и силой проявился интерес писателя к истории, прошлому России, специфике народного характера и проблеме соотношения дворянского и народного миров в составе русского общества.

В этом произведении ставится важнейшая для позднего творчества Пушкина проблема: что происходит, когда история сталкивается с личной жизнью человека, каковы причины и следствия «русского бунта»? Эта фраза из «Капитанской дочки» — «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!», — которая в самом произведении звучит в устах Гринева — автора записок о своей юности, — до сих пор вызывает неоднозначные оценки. Прежде всего, встает вопрос о том, можно ли ее приписать самому Пушкину, соответствует ли мысль, выраженная в этой фразе, авторской позиции? Для ответа на этот вопрос надо выяснить, каковы были представления Пушкина о движущих силах истории, их соотношении, рассмотреть «Капитанскую дочку» в контексте других произведений писателя того периода.

Тема крестьянских волнений становится центральной в творчестве Пушкина 1830-х годов. Само обращение к ней в тридцатые годы, когда по стране прокатилась волна волнений крестьян в военных поселениях, прошли холерные бунты, было актом гражданского мужества писателя. Но для Пушкина с присущим ему всегда историзмом мышления постановка вопроса о «русском бунте» была вполне закономерна. С размышлениями о «русском бунте» связана не только повесть «Капитанская дочка», но и написанные несколько ранее «Дубровский» и научная работа «История Пугачева», опубликованная в 1834 году под измененным по решению царя названием — «История пугачевского бунта». «Дубровский», начатый в 1832 году, остался неоконченным: 6 февраля 1833 года Пушкин дописал девятнадцатую главу этого произведения, а 7 февраля он обратился за разрешением познакомиться с архивными документами по делу Пугачева. Таким образом, очевидно, что были какие-то очень значительные изменения в позиции Пушкина по отношению к вопросу о «русском бунте».

В основе изображения народного выступления в «Дубровском» лежит идея, близкая позиции декабристов. Пушкин, как и они, считал, что борьба за свободу может связывать интересы народа и старинного дворянства, к которому принадлежал и сам Пушкин. Ведь во время правления Екатерины II люди, подобные Троекурову, стали быстро продвигаться вверх не в результате своих заслуг перед отечеством, а вследствие умения угождать начальству. В их богатых имениях царил полный произвол, причем он затрагивал не только бесправных крепостных крестьян, но мог коснуться и дворян, не желающих склонить голову перед новыми хозяевами жизни. Так происходит и «Дубровском», где в результате несправедливости, допущенной Троекуровым по отношению к семье помещиков-соседей, сын хозяина имения Владимир Дубровский вместе со своими крестьянами вступает в борьбу со своим обидчиком. Правда, в этом произведении много черт авантюрного романа, а центральное место занимает любовная линия. Но все же не случайно, что Пушкин так резко оборвал работу над почти завершенным произведением. Мне кажется, что именно неправдоподобность того, что дворянин мог стать предводителем крестьянского выступления, и побудила Пушкина к такому решению. Он захотел проверить свои выводы на подлинном историческом материале и вначале взялся за работу над историческим трудом о Пугачеве.

Показателен еще один факт. По первоначальному замыслу в центре «Капитанской дочки» тоже должна была быть судьба дворянина, перешедшего на сторону Пугачева. Но исторические факты, с которыми познакомился Пушкин, работая в архиве, разрушили такой сюжет. В «Замечаниях о бунте» Пушкин писал об этом так: «Весь черный народ был за Пугачева. … Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачев и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противуположны».

Вот так в центре сюжета «Капитанской дочки» оказывается не дворянин, перешедший на сторону Пугачева, а молодой офицер Петр Гринев, верный долгу и присяге, сохранивший честь и достоинство. А от прежнего замысла сохранился лишь образ предателяи Швабрина, явно отрицательного со всех точек зрения.

В «Капитанской дочке», как и в «Дубровском» есть любовная линия (Гринев и Маша Миронова), которая очень важна для понимания главной идеи произведения, но все же она приобретает свой смысл и значение только в связи с основной линией — изображением восстания крестьян под предводительством Пугачева. Это событие — одно из важнейших в русской истории ХVIII века. Крестьянская война шла почти полтора года — с 1773 по 1774 г., против восставших были брошены войска русской армии с ее крупнейшими военачальниками. Борьба была жестокой и кровопролитной.

Пушкин хорошо изучил эту страшную историческую правду по документальным источникам, по рассказам очевидцев — ведь он ездил по тем местам, где проходили сражения, беседовал с людьми, которые видели Пугачева. Но как не похож этот ужасный предводитель крестьян, о котором и в ХIХ веке дворяне вспоминали с ужасом, на того Пугачева, которого мы видим в «Капитанской дочке»! Здесь перед нами настоящий народный вождь, каким его создала многовековая традиция. Необыкновенно привлекателен как внешний, так и внутренний облик Пугачева. Это истинный богатырь, отличающийся удалью и необыкновенной цельностью истинно русской натуры. Ему присущ и талант полководца, истинно народного вожака. Кровно связанный с народом, плоть от плоти его, пользуется народной любовью, поддержкой и уважением. Он вместе со всеми своими сподвижниками может и задушевно спеть песню, а может и в баньке попариться — да так, что даже самые крепкие люди вокруг него не выдерживают. Он знает много сказок и пословиц и поговорок, которыми так и пестрит его речь. В народной мудрости черпает он истоки своих представлений о жизни. Ему, как подлинному русскому богатырю, защитнику слабых и обездоленных, присущи четкие нравственные понятия, есть у него и свой кодекс чести.

Как не похож этот образ Пугачева, нарисованный в «Капитанской дочке», на того «изверга и злодея», которого привыкли изображать дворянские писатели той эпохи! Да иного мнения в среде дворян и трудно было ожидать. Пушкин не мог не чувствовать, сколь резким контрастом выступит образ, нарисованный в его повести, по сравнению с этой уже сложившейся традицией. Но еще любопытнее выглядит другой факт: образ, созданный в художественном произведении, мало похож и на Пугачева из научного труда того же автора — Пушкина. В «Истории Пугачева» предводитель восставших невелик ростом, тщедушен, и самое важное — отнюдь не блещет ни честью, ни достоинством, ни чистотой нравственных устремлений. Здесь показаны потрясающие по своей жестокости казни и пытки, которыми руководил Пугачев.

В повести мы только один раз видим Пугачева в таком качестве: в сцене взятия Белогорской крепости. Но даже здесь автор подчеркивает, что жесткость восставших была во многом уравновешена жестокостью правительственных войск — это реальный исторический факт, о котором хорошо знал Пушкин, но на который не акцентировали внимание историки той эпохи. У Пушкина в «Капитанской дочке» перед главой VII «Приступ», где изображается казнь защитников крепости и гибель Василисы Егоровны, жены коменданта, помещена глава VI «Пугачевщина», где дается сцена допроса у коменданта пленного башкирца. Оказывается, что этот пугачевец был страшно изувечен, что, по-видимому, было свидетельством карательных мер правительства к участникам незадолго до того прошедшего восстания в Башкирии. Более того, здесь же мы читаем о том, что добрейший человек капитан Миронов считает необходимым «выстрочить спину» этому бунтовщику, захваченному в плен, и не видит в таком действии ничего предосудительного. Повествователь комментирует эту сцену так: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». Вне сомнения, это мысль самого Пушкина. Это очевидно из самого хода развития событий в повести и даже из той сцены в VII главе, где описывается казнь капитана Миронова и его соратников: исполнителем казни является тот самый башкирец.

Очевидно, авторская мысль развивается в ином направлении по сравнению с традиционной для того времени оценкой восстания: дело не в том, плохи или хороши участники «русского бунта», он ужасен, «бессмысленен и беспощаден» сам по себе — и это исторический закон. Вот почему так необычно вплетается в канву исторического повествования история личной жизни — любви Маши и Гринева. И оказывается, что тот, кто был «злодеем для всех», для влюбленных оказался благодетелем, «посаженым отцом», без участия которого их судьбы никогда не соединились бы. Но для этого перед нами должен был предстать не просто предводитель восстания, злодей или герой, а человек, умеющий слышать и понимать другого человека. Именно таким в «Капитанской дочке» оказывается Пугачев. Это широкая, чисто русская натура, которой присуще чувство достоинства и чести, четкое различение правды и лжи, свое представление о справедливости. Помня о заячьем тулупчике, подаренном ему Гриневым в награду за помощь во время бурана, Пугачев милует его, избавляя от мучительной казни на виселице. А потом он со всей широтой своей натуры готов отпустить Гринева, хотя тот даже не обещает не сражаться против него, ведь он офицер царской армии и давал присягу. Но Пугачев щедр в своем порыве великодушия: «Казнить так казнить, миловать так миловать», — говорит он, отпуская Гринева в Оренбург. Но и далее он готов помогать Гриневу, когда тот попадает к нему в плен, вырвавшись из осажденного Оренбурга, чтобы спасти Машу от посягательств Швабрина. Даже узнав об обмане Гринева — тот не сказал, что Маша и есть дочь казненного капитана Миронова, — Пугачев прощает его в очередной раз и опять — «казнить так казнить, миловать так миловать» — готов уже быть «посаженым отцом» на их свадьбе.

Так милосердие и человечность, столь неожиданно проявившиеся в «страшном злодее», оказываются сильнее беспощадных законов «русского бунта». И удивительно, что совсем еще молодой и неопытный человек Гринев в конце концов меняет свое мнение о Пугачеве: расставаясь «с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех», кроме него, он чувствует к Пугачеву не только благодарность, но и «сильное сочувствие», даже хочет «вырвать его из среды злодеев» и «спасти его голову». Но, конечно, этому не суждено было свершиться: последняя встреча Гринева с Пугачевым происходит во время казни предводителя «русского бунта».

Но разве только лагерю восставших нужны терпимость, понимание и милосердие? Ведь жестокость и нетерпимость свойственны и другому лагерю — правительственному. Гринев, по логике действующих там законов, признается предателем и должен быть осужден. Маша, приехавшая в Петербург просить о помиловании Гринева, говорит, что ищет «милости, а не справедливости». Это очень показательно: государыня не может помиловать Гринева, но просто женщина, встреченная Машей в саду и выслушавшая ее трогательный рассказ о злоключениях влюбленных, готова ее понять. И тогда, как в сказке, превратившись в Екатерину II, эта женщина объявляет о помиловании, и Маша с Гриневым наконец обретают друг друга.

Все это похоже на сказку: сначала «злодей» Пугачев, превращаясь в «доброго волшебника», помогает влюбленным, а потом свою роль благодетельницы исполняет Екатерина, из строгой и беспощадной императрицы становясь «доброй феей». Но разве не может сказка стать былью? Ведь если законы государства — неважно какого, дворянского или крестьянского, — станут такими, что главным среди них окажется закон человечности, закон милосердия, может, тогда и не будет больше этого страшного «русского бунта», бессмысленного и беспощадного? Видимо, именно об этом думал и мечтал Пушкин, создавая свою «Капитанскую дочку». Утопия, скажут рациональные люди нашего века. Конечно, утопия.

Но как хочется верить, что когда-нибудь наступит то время, когда прекратятся никому не нужные войны и распри, люди, даже самые разные, с очень несхожими идеалами и представлениями о жизни, научатся понимать друг друга и навсегда прекратят «бессмысленную и беспощадную» вражду.